— Ухожу, чтобы остаться, — ответил на это Головеров и ушел.

Правда, через пару дней от деда Мазая пришла шифровка — приказ вернуться в Москву…

Сюда, в Чечню, явился уже не тот самовластный царь, но все-таки, но все-таки…

Приехал, чтобы выполнить «судьбоносную» миссию, вероятно, определенную ему умными, но не дальновидными советниками как политический имидж. Глеб выслеживал его более тщательно, чем Кастрата, хотя и не присудил его к наказанию, ибо не знал глубинной подоплеки его миротворческой деятельности. При всем раскладе не хотелось верить, что бывший национальный герой возник в «горячей точке», чтобы отработать первый план — сдать окончательно Чечню в руки бандформирований, отколоть ее от России и представить армию — пока еще боеспособную русскую армию — как побежденную. Это казалось Головерову слишком простым решением, рассчитанным на непосвященную публику, на досужие разглагольствования самой «умной» четвертой власти. Зря и случайно в этом мире ничего не делалось, особенно в области геополитики — войн, запрограммированных побед и поражений.

Головеров забыл на время — потом оказалось, навсегда, не воплощенные еще акты возмездия для тройки преемников Диктатора и стал отслеживать каждый шаг Миротворца, сделанный им на территории Чечни. Он много и зачастую тайно встречался с «полевыми командирами», как теперь уважительно называли главарей бандитских шаек, много и подолгу вел переговоры с руководством сепаратистов, и, вероятно, всем раздавал какие-то обещания, а скорее всего, заверения и клятвы, продиктованные ему в столице. Информация шла бедная: Глеб все еще работал под прикрытием Интерпола, и это хоть и позволяло вербовать новую агентуру, играя на конкуренции в сфере наркобизнеса, однако не приносило больших результатов. «Наркуш» отсекали от секретных переговоров на первом же этапе, не хотели путать Божий дар с яичницей.

Оставался последний надежный путь — перехватить Миротворца и провести с ним свой разговор. Благо, тот наверняка помнил по Приднестровью элитную группу «Щит» из команды деда Мазая.

К Миротворцу не подпускали и на выстрел, вопреки тому, как рекламировали по телевидению его миссию в Чечне, показывая на улицах городов среди «простых трудящихся», уставших от войны. Глеб вынужден был оставить «крышу» Интерпола и явиться в образе корреспондента газеты «Вашингтон пост»: журналистов бывший национальный герой обожал, хотя держался с ними подчеркнуто грубо и нагло, видимо, полагая, что это проявление мужества и воли. На заранее условленную встречу Головеров пришел одетым по-американски небрежно и принципиально небритым. Правда, это была другая небритость, модная. И Миротворец не признал его, должно быть, смутил английский язык, которого он не знал, впрочем, как и все остальные языки мира, кроме родного. Глеб сразу же предупредил о конфиденциальности встречи, намекнув на особый, порученный президентом США, разговор, и таким образом избавился от присутствия свидетелей.

— Командир группы «Щит» подполковник Головеров, — представился он и нарочито сел в кресло по-американски, ноги на стол.

В языке, а главное, в предпосылке все-таки была определенная магия, зачаровавшая сознание бывшего нац-героя. Самообладание не изменило ему, имидж был отработан четко, но на несколько секунд он ошалел. Глеб увидел замешательство и недоумение! И этого было достаточно, чтобы заявить свою инициативу в разговоре, право задавать вопросы и получать вразумительные ответы. Конечно, Миротворец тут же взял себя в руки, знакомо побагровел и сжал губы. И потом, как опытный актер, минуту держал паузу.

— Группа «Щит», — в голосе послышалось что-то ностальгическое, однако же наигранное. — Да, помню, помню… А что вы делаете здесь? По моим сведениям, вас тут быть не должно.

— По вашим — да, — согласился Головеров. — Но по факту — я здесь работаю.

— Почему я не знаю об этом?

— Видимо, не посчитали нужным посвятить в такие тонкости.

Миротворец проглотил это, похоже, основания к тому у него были.

— Почему вы явились в таком… виде? Американский корреспондент!..

— Ну так мы же не в Приднестровье! — усмехнулся Головеров. — Там вы принимали победу, здесь хлопочете о капитуляции. Там — царь, здесь — парламентер с белым флажком…

Лицо его стало тяжелым, серо-землистым, и Глеб понял, что перегибать с самого начала не стоит, не получится разговора.

— Беру свои слова обратно! — сказал Глеб. — Это все из-за старой неприязни. Помните, как изгоняли меня из Приднестровья?.. Откровенно сказать, я тогда обиделся. Но дело прошлое!.. Меня привело к вам сегодняшнее положение вещей, прямо скажем, необъяснимое и противоречивое.

В какой-то миг Глебу показалось, что Миротворец готов кликнуть охрану и арестовать, либо вышвырнуть его вон — гримаса глухого недовольства мелькнула на лице. Бывшего нацгероя и не нужно было заинтересовывать; он и так бы не позвал подмогу, ибо имел недюжинное чутье на людей. И если к нему явился командир группы элитного спецподразделения, о пребывании в Чечне которого он не знал и не подозревал, значит за этим что-то стояло. И это что-то могло сильно повлиять на миссию Миротворца и на его политическую карьеру.

При этом Миротворец не торопил, вопросов не задавал, что было кстати.

— Насколько мне известно, вы прибыли замирить враждующие стороны и прекратить бойню, — потрафил Глеб его самолюбию. — И речь сейчас должна идти не о выгодах, которые принесет мир той или иной стороне, а просто о том, чтобы остановить кровопролитие. Я правильно понял ваши намерения?

— Да-да, — односложно проговорил он, ожидая главного.

— В таком случае, как понимать истинное положение дел? Вы приезжаете вести переговоры и устанавливать мир, а я имею приказ о восстановлении конституционного порядка в республике силовым путем и о физическом уничтожении всех лидеров преступного режима и бандформирований.

Глеб ничуть не преувеличивал: никто не отменял задачи и приказа, поставленного перед «Молнией».

— Вы что? С ума сошли? — Миротворец снова на несколько секунд потерял самообладание. — Кто отдавал такой приказ?!

— То же лицо. Тот же государственный муж, пославший вас найти мир в Чечне. И вам известно еще по Приднестровью, я исполнительный офицер.

Миротворец ни на мгновение не усомнился, что все это именно так, поскольку давно отряс спесь в коридорах власти. Трижды противоречивая политика в России стала уже нормой, и никто с этим серьезно не боролся и не протестовал.

— Кого из нас подставляют: меня или вас? — спросил Глеб, прерывая длинную, совсем не театральную паузу. — Знайте, я получил приказ намного раньше.

Миротворец внезапно вскинул голову, будто очнулся, спросил, как выстрелил:

— Диктатора убрали вы?

— Да. И есть видеоматериал. В моем личном распоряжении.

— Кто на очереди?

— Люди, с которыми вы ведете переговоры о мире. Он выматерился как мужик, хвативший молотком по пальцу.

Это уже был не приднестровский национальный герой — укатали сивку крутые горки…

— Нынешнее руководство Ичкерии?

— Не Ичкерии, а Чеченской республики, — отпарировал Глеб. — И не руководство, а террористы, мировым сообществом поставленные вне закона и подлежащие ликвидации.

— Называйте их как хотите, но только через них можно прийти к миру.

— Это — убеждение?

Он поиграл желваками, остервенело измял сигарету в пепельнице.

— Необходимость! Иначе стал бы я…

— Да, это не «румыны», — не без иронии согласился Глеб.

Тот не уловил ее — был погружен в собственные размышления. Вдруг перешел на «ты», что означало новый поворот в разговоре.

— Слушай, подполковник… Мы разумные люди, и вопросы войны и мира решаются не в Москве… государственными мужами, а здесь, тобой и мной. Я знаю, что такое приказ, да с нашими долбаными политиками и стратегами… Как моя матушка говорила, двум свиньям пойла не разольют.

— Понял, — усмехнулся Головеров. — Опять хочешь отдать приказ уйти? Как в Приднестровье?