Депутат Госдумы официально был в Москве и занимался вопросами законотворчества. Подчеркивая свою аккуратность, агент влияния заведомо предупреждал о всех своих передвижениях, хоть и редко, но исправно являлся на встречи и кое-что рассказывал о личном друге. Последняя информация, полученная от Кастрата, была несколько странная: Диктатор тайно вылетел на двое суток в Турцию и вернулся оттуда удрученный, жаловался, что в исламском мире еще нет единства, что некоторые лидеры фундаменталистов опасаются политической ситуации в России и не согласны с его планом: начать первый этап с «трубной» операции, то есть с закамуфлированных под аварии подрывов нефте- и газопроводов.
Диктатор намеревался тайными диверсионными актами дестабилизировать чахнущую российскую экономику, возбудить острую социальную напряженность, чтобы правительство еще на несколько лет «забыло» о Чечне. Ко всему прочему, на территории бывшей Югославии бесследно пропала специальная диверсионная группа, которая прибыла в Сербию для отработки действий на практике, и Диктатор теперь подозревал, что она захвачена и удерживается балканскими братьями мусульманами. Эти его подозрения были весьма кстати, и генерал через Кастрата намеревался запустить дезинформацию, подтверждая, что исчезновение диверсантов в Сербии — дело рук мусульманских группировок. Однако насторожила слишком складная история о переживаниях Диктатора, тем более личный друг поделился ею по собственной инициативе. В откровенность Кастрата, тем паче в личную инициативу нельзя было верить, тут Головеров прав: в лучшем случае получишь полуправду, разведенную многословием. Депутат Госдумы исполнял чью-то волю, возможно, самого Диктатора, которому понадобилось предупредить таким способом Интерпол, что диверсии в России пока откладываются. Но сведения о потерявшейся в Сербии группе могли быть и чистой правдой, поскольку Грязев — если это был он! — имел инструкцию: уничтожить своих курсантов, когда нет возможности сдать властям живыми. Диверсанты приехали в Югославию из Турции, а это значило, что в центре «Шамиль» готовят универсальные группы, рассчитанные для использования по всему миру.
Появление Кастрата в рядах оппозиции, причем неожиданно и без всякого предупреждения, лишний раз подтверждало выводы Глеба Головерова — агент работал на две стороны и сейчас мог принести больше вреда, чем пользы. Да и времени продолжать с ним игры не оставалось. Поэтому генерал приказал разведгруппе проследить, куда он отправится после гостей, остановить на дороге подальше от лишних глаз и пригласить на встречу с «Интерполом». Рано утром Кастрат выехал в сторону Горагорского в сопровождении двух вооруженных чеченцев, и в тот момент, когда Отрубин решил завернуть его и стал прижимать машину к обочине, охрана открыла огонь. Взять незаметно депутата Госдумы не удалось, разведчики вынуждены были уничтожить охрану и вытаскивать Кастрата из перевернувшейся машины, так что в гости к генералу он попал исцарапанным и измазанным чужой кровью.
— Постарайтесь объяснить свое поведение, — предложил по-английски дед Мазай. — Но так, чтобы я поверил. Почему оказались здесь, с кем встречались, и далее по порядку.
Кастрат держался необычно смело, даже несколько высокомерно, что было неестественно в его положении.
— Кончайте валять дурака, генерал, — вдруг сказал он. — Говорите по-русски… Да, мне известно, вы — генерал Дрыгин, командир спецназа «Молния». Я знаю о вас все и потому советую не осложнять собственного положения. Оно у вас и так достаточно сложно, не так ли?
Установить, есть ли на территории Чечни нелегальная группа Интерпола, было довольно трудно или почти невозможно: эта международная организация, объявившая войну терроризму и наркобизнесу умела хранить тайны, тем более связанные с работой в таких опасных районах мира, как бывшие республики СССР и сепаратистская Чечня. С этой стороны версия была защищена и оказалась уязвима с другой, своей — Кастрат мог получить информацию только из стен ФСК, и не методом депутатского запроса, а лишь благодаря прямому предательству или непрофессионализму человека, допущенного к совершенно секретным документам.
Только так, и не иначе. А значит, «Молнию» сдавали. Инициатива Коменданта, его устремление малой кровью восстановить российскую законность в Чечне, его влияние на первых лиц в государстве и недюжинная мощь его структуры среди остальных силовых структур — все это оказывалось заблокировано или побеждено некой другой силой и мощью, таинственное существование которой он предполагал.
Потому Кастрат чувствовал и вел себя уверенно и даже нагло. Именно он и представлял эту силу, являясь ее исполнительным органом. Руководящие и мыслительные центры располагались где-то над государственными институтами, незримо присутствуя там, где решался любой политический вопрос. Ее, эту вездесущую и неуловимую силу, ошибочно путали с мафией, которую она тоже держала под контролем; ее призрак витал во всех без исключения партиях и движениях, а особенно в демократических, ибо она всегда паразитировала на всякой новой, прогрессивной мысли, высасывала кровь из жизнеспособных идей, превращая свободу — в рабство, народных избранников — в диктаторов, разум — в безумие. Глупцам она внушала, что они умны, бездарям говорила о гениальности, из реформаторов делала параноиков; все, чего она касалась своей рукой, становилось гиблым, бесформенным. Не обладая реальной плотью, вызывая ощущение многомерной вездесущности, она создавала впечатление неистребимости, лишала воли к сопротивлению. К тому же сила эта не имела определенного имени: верующие называли ее нечистой, суеверные — черной, атеисты — злом. В древности она виделась многоголовым змеем, гидрой, поднявшейся со дна моря. На самом же деле она существовала в человеческом сознании в форме психического заболевания — неуемной жажды управлять миром, безраздельно властвовать над государствами, народами и сознанием человечества. И рождена была она разумом раба, вечно стремящегося к свободе через власть, ибо человеку, рожденному свободным, нужна власть только над самим собой.
Жаждущие управлять узнавали друг друга, имели взаимное притяжение, как всякие больные; они объединялись вне всяких партий, поддерживали друг друга и громче всех кричали о свободе личности. Рабу не важна была форма власти и способы ее достижения, потому вчерашние коммунистические идеологи становились банкирами, паханы преступного мира — политиками, целомудренные комсомольские организаторы организовывали порноклубы и наркобизнес.
И вот один такой теперь сидел перед генералом… — Должен предупредить вас, генерал, по возвращении в Москву вам обеспечены большие неприятности, — пользуясь долгой паузой и словно чувствуя ход размышлений деда Мазая, сказал Кастрат. — Я позаботился об этом. Вам изменило чувство меры, полезли в дела, которые не относятся к вашей компетенции. Вы же опытный разведчик, как мне сказали, имеете аналитический склад ума… Вам интуиция не подсказывала, что суетесь в петлю? Касаетесь вопросов, не понятных для вас и потому неразрешимых?
— Мне интуиция подсказывала другое, — признался дед Мазай. — Если после ликвидации одного террориста от тебя дурно пахло и зубы застучали, значит, надо бить их в день по штуке. А то и больше. И тогда вы станете уважать свою службу безопасности, как Интерпол, станете каждый день в штаны делать от страха, потому что ваша рабская душонка ничего, кроме кнута, не понимает.
— Только не надо пугать, — Кастрат геройствовал, взбадривая себя. — Руки у вас коротки, генерал, а скоро сделаем еще короче, если не образумитесь. И покровителю укоротим, найдем способ. В вашем положении я бы поискал возможность выйти из игры, пока окончательно не втянулись и не совершили последнюю глупость. Знаю, вы очень гордый человек, трудно перешагнуть через… убеждения. Но как человек разумный, вы должны понимать, что это всего лишь иллюзии. Вам больше ничего не позволят сделать. Вы уже отработанный материал. Разве не так? Вы этого еще не почувствовали?